"Мало кто из православных, живущих в России, смог лично пообщаться с владыкой Антонием при его жизни. Многие из нас мечтали об этом, читая его книги и находя в них ответы почти на все свои вопросы. Теперь, после смерти митрополита Антония, мы сможем узнать о нем больше, чем он позволил бы сказать при жизни. Редакции «Фомы» посчастливилось познакомиться с духовными чадами владыки, один из рассказов мы предлагаем вашему вниманию в этом номере.
Ирина РАТУШИНСКАЯ - известная писательница и поэтесса, родилась в Одессе. В 1982 году была осуждена за свое творчество на семь лет лагеря строгого режима с последующей пятилетней ссылкой. Дело Ратушинской получило широкую огласку во всем мире и в 1986-м Ирину досрочно освободили. Одним из условий встречи в Рейкъявике М. С. Горбачева и Р. Рейгана было освобождение Ратушинской. Вскоре после выхода на свободу Ирину и ее мужа Игоря Геращенко, находящихся в то время с визитом в Великобритании, лишили советского гражданства. С 1986 года Ирина и Игорь жили в Лондоне. Книга Ирины Ратушинской «Серый - цвет надежды», вышедшая в 1988 году, была признана бестселлером в Англии, Америке, Швеции и Финляндии, издана в 18 странах мира. В 1998 году Ирина с мужем и двумя сыновьями вернулись в Россию.
С владыкой Антонием я познакомилась в декабре 1986 года. Меня как раз освободили из политлагеря и после этого мы с мужем приехали в Англию. Владыка Антоний был первый священник, которого я видела в течение пяти лет. При советской власти заключенные не могли встречаться со священниками, для нас это было достаточно тяжело, потому что умереть в лагере вероятность была достаточно большая, и мы прекрасно знали, что если умирать - то без исповеди и причастия. После лагеря, когда я оказалась в Лондоне, моя подруга Алена Кожевникова немедленно вникла в суть проблемы и сказала: «Пойдем, я познакомлю тебя с владыкой Антонием. Он все твои перепитии знает и готов с тобой встретиться». Когда мы вошли в храм, мы увидели монаха в черной одежде и в сандаликах, который мыл пол в храме. Это и был митрополит Антоний Сурожский.
И с тех пор, с момента нашего знакомства с владыкой, мы жили в духовном смысле как малые дети у Бога за пазухой. Потому что у нас всегда был храм, куда можно было прийти со своими проблемами (но мы не злоупотребляли проблемами). Чувство, которое возникало в этом храме, можно было сравнить с тем, о котором сказали послы князя Владимира: «Как будто мы были в Царствии Небесном». После нескольких лет лагеря, после всего, что пришлось пережить, мы оказались в духовных детях владыки Антония...
Первое, что меня поразило в нашем лондонском храме - это был приход без шипящих женщин, где никто никого не толкал в бок, не делал злобных замечаний. Потом я узнала, что владыка приложил
усилия для того, чтобы научить приход вести себя правильно. Никто не делал замечаний, все занимались молитвой. Он строго следил за тем, чтобы в храме никто не шикал, говорил, что за такое поведение оставит без причастия надолго. И в то же время эта строгость сочеталась в нем с веселием сердца. Никто никогда не уходил из храма подавленным, все выходили счастливыми.
Второе, что меня поразило, - владыка никогда не готовил своих проповедей, - во всяком случае, мне так показалось. Он выходил, некоторое время молчал, потом начинал говорить. Он говорил действительно то, что приходило в эту минуту на сердце. Я его как-то спросила: «Владыка, такое впечатление, что все ваши проповеди - это экспромт». Он ответил: «Это не совсем экспромт. Я ведь выхожу, смотрю молча на вас всех, молюсь, а потом говорю то, что мне Бог на душу положит». Проповеди его всегда были достаточно короткие и всегда этой проповедью какое-то время можно было жить.
Одна из первых проблем, с которой мы обратились к владыке, была решена им необычным образом, так, как совсем нельзя было и ожидать. Проблема была и печальной и смешной одновременно. Православным не положено было носить крестов в лагерях. Впрямую такого запрета не было, был запрет носить металлические вещи. Под предлогом того, что крест металлический, его благополучно срывали. Мой муж по одному из образований - ювелир, он вырезал мне крест из моржового бивня и подвесил на веревочку. Передать его в лагерь было сложно, но он ухитрился это сделать, освятить же не успел. Я с этим крестом весь лагерь и прошла, а те, кто меня обыскивал, предпочитали его не замечать. И уже в Лондоне я обратилась к владыке Антонию с просьбой освятить крест. Он его взял, ушел с ним в алтарь, отсутствовал несколько секунд или минут, - в храме сложно понять, как время течет. Вернулся и сказал: «Нет, его не надо освящать, он освящен». Этого я не поняла и стала объяснять: «Владыка, он точно не освящен, мой муж не успел его освятить, когда передавал, и в лагере, конечно, тоже нельзя было этого сделать...» Он говорит: «Деточка, поверьте, я способен отличить освященный крест от неосвященного. Этот крест уже освящен». Эту проблему он решил вот таким образом.
Потом мы жили в Лондоне, у нас родились дети, владыка Антоний крестил наших детей. Он же благословлял нас возвращаться в Россию. У нас не было привычки бегать к владыке за благословением по пустякам - вырвать зуб или принять какие-то мелкие бытовые решения, мы не спрашивали его постоянно, что делать, как поступать. Но когда мы приняли решение возвращаться в Россию - это было очень серьезно - брать маленьких детей, еще младенцев в ангельском чине, и возвращаться в Россию, неизвестно куда и на что, - мы пришли к владыке за благословением. Он тогда сказал: «Езжайте, дети. Если бы я был моложе и не был связан служением, то я бы сделал на вашем месте то же самое». Я никогда не забуду, как владыка нас с малышами благословлял возвращаться на родину, у нас тут всякое было и всякое будет, но я никогда не забывала, что мы здесь не только своей волей, но и еще с его благословения.
Благодаря Владыке наши дети возлюбили храм, почувствовали Христа, им всегда было хорошо в храме. И у них возник тот самый личный контакт с Богом, когда человек не может сомневаться - есть Бог или нет, он Его знает, он уже с Ним знаком. И еще один важный момент. В присутствии владыки Антония не хотелось говорить. Просто можно было находиться рядом и в тот момент понимать все. На самом деле я очень мало с ним общалась словесно. Просто приходишь - и все и так ясно.
Еще хотелось бы сказать, что владыка Антоний был великим воином. Он вел себя в общении в чем-то скорее, как офицер, в хорошем смысле этого слова.
При этом он был очень веселый человек, в нем было веселие сердца.
Как-то он рассказывал такую историю. В восьмидесятых годах народу в нашем храме было очень мало, приход был бедненький. Владыка жил при храме. Однажды кто-то стучится в дверь, владыка выходит: у двери агрессивного типа бомж, пришел грабить церковь. Владыка говорит: «Приготовься, сейчас я тебя буду бить. Предупреждаю тебя заранее, несмотря на то, что человек я пожилой, побить я могу очень сильно, а поскольку я хирург, то и покалечить могу. Я тебя предупредил? Теперь давай будем драться». Бомж - к двери, хвост поджал и ушел. Владыка очень весело об этом потом рассказывал: «А что делать? Я же не дам храм грабить, охраны у нас нет, надо в одиночку защищать храм. - Защитим!» Вот такое поведение очень характерно для владыки.
Было два случая, когда наши знакомые находились в тяжелом положении. С одной девушкой мы познакомились чуть ли не на улице, оказалось, что эта несчастная девчонка, бедная художница, после неудачной личной жизни уехала заграницу, в Лондон, она находилась в полном отчаянии и собиралась покончить жизнь самоубийством. Мы ее привели к владыке. Он нас выставил, проговорил с ней час и вернул ее нам исцеленной, полной надежд на лучшую жизнь.
Второй раз, это был случай с нашим старым другом. Еврей, эмигрировавший из Киева в Америку и пошедший там впервые в синагогу, через некоторое время в ужасе приехал к нам и сказал: «Я не могу, там какие-то комиссары, это страшные люди. Я не могу, я хочу креститься». «Вы говорили, что у вас замечательный владыка, познакомьте меня с ним». Мы сказали: «Марик, дорогой, владыка очень долго готовит ко крещению. Он не может крестить только потому, что человек сказал, что он хочет креститься. Около полутора лет он готовит человека. Что же ты хочешь». - «Нет, вы меня познакомьте, пусть он скажет, что надо делать в течение полутора лет, я приеду через полтора года. Я знаю, что мне надо креститься».
Владыка долго проговорил с ним, потом позвал нас и сказал: «Ваш друг готов креститься сейчас, пусть завтра отец Михаил окрестит его в нашем храме». Что и произошло.
У всех, кого я знаю, из тех, кто знал владыку, и у меня тоже, было ощущение, что этот человек святой. Что это человек, который может очень многое и скрывает это. Насколько я знаю, не запрещено местное почитание святого до канонизации, таковым местным почитанием наша семья и занимается. Мы ему молимся. Из нестандартных, невозможных вещей, которые он сделал, я могу вспомнить одно из доказательств того, что у него был дар провидения. У нас случилось так, что за три недели до рождения наших мальчиков-двойняшек у моего мужа в Киеве умер отец. Никто не ждал этой смерти, он умер внезапно, Игорь в тот же день помчался в Киев. Я осталась на сносях, одна в доме, с огромным животом, мне действительно было очень тяжело. Мы не успели никому об этом сообщить, надо было быстро реагировать, Игорю надо было прийти в себя, оформить визу в один день, купить билет. Мне же нужно было помочь ему упаковаться, запастись телефонами скорой помощи, поскольку за руль я уже сесть не могла, и остаться одной в доме, надеясь, что Бог милостив. Я проводила Игоря вечером. На следующее утро позвонил владыка. Он нам очень редко звонил, он был слишком занятой человек. Он позвонил и спросил: «Ну как ты себя чувствуешь?» Я говорю: «Нормально, владыка, спасибо». - «Игорь уже в Киеве, да? Смотри, держись, не вешай нос, я все знаю». Он НЕ МОГ знать. В те дни, когда я была одна дома, а я уже не могла выходить из дома, ноги распухли, он звонил каждый день, проверял, все ли со мной в порядке. И в то время мне даже в голову не пришло, откуда же он знает. Мне казалось это так естественно: конечно, если мне трудно и немного страшно, и кроме того, я очень любила своего свекра, трудно во всех отношениях, конечно, владыка звонит и спрашивает, как дела. Потом я переспрашивала у Алены Кожевниковой - нет, она тоже ничего не говорила владыке, ее и в Лондоне не было тогда. Не мог он знать. Мы мало общались с русской эмиграцией, никто не знал, о том, что у нас случилось.
Это произвело на меня огромное впечатление. Я никогда об этом не говорила, пока он был жив. Теперь мне кажется, можно и нужно об этом говорить"
ж. "Фома" (
http://www.cofe.ru/blagovest/ubb/noncgi ... 00708.html)
Вход
FAQ
Поиск
